Какой-то Муравей был силы непомерной, Какой не слыхано ни в древни временна; Он даже (говорит его историк верной) ? Мог поднимать больших ячменных два зерна! Притом и в храбрости за чудо почитался: Где б ни завидел червяка, Тотчас в него впивался И даже хаживал один на паука. А тем вошел в такую славу Он в муравейнике своем, Что только и речей там было, что о нем. Я лишние хвалы считаю за отраву; Но этот Муравей был не такого нраву: Он их любил, Своим их чванством мерил И всем им верил: А ими наконец так голову набил, Что вздумал в город показаться, Чтоб силой там повеличаться. ?? На самый крупный с сеном воз Он к мужику спесиво всполз ? И въехал в город очень пышно; ? Но, ах, какой для гордости удар! Он думал, на него сбежится весь базар, Как на пожар; А про него совсем не слышно: У всякого забота там своя. Мой Муравей, то взяв листок, потянет, ? То припадет он, то привстанет: ? Никто не видит Муравья. Уставши, наконец, тянуться, выправляться, С досадою Барбосу он сказал, Который у воза хозяйского лежал: "Не правда ль, надобно признаться, Что в городе у вас Народ без толку и без глаз? ? Возможно ль, что меня никто не примечает Как ни тянусь я целый час; А, кажется, у нас Меня весь муравейник знает". И со стыдом отправился домой.
Так думает иной Затейник, Что он в подсолнечной гремит. А он - дивит Свой только муравейник.*
*Заключительное нравоучение первоначально читалось:
Так, дворянин или чиновник там иной В уезде у себя и важен, и завиден. И всех он там знатней, И всех славней, И всех умней, В столицу ж приезжай — как этот муравей, Чуть-чуть он будет виден. |